Стационарный смотритель. А.С. Пушкин «Станционный смотритель

Литература

Коллежский регистратор, Коллежский регистратор – самый низший гражданский чин.

Почтовой станции диктатор.

Князь Вяземский

Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем, однако, справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днем, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут – а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. Боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принужден он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздраженного постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдает ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут – колокольчик!.. и фельдъегерь Фельдъегерь – военный курьер, перевозивший особо важную корреспонденцию. бросает ему на стол свою подорожную!.. Подорожная – документ на получение почтовых лошадей. Вникнем во все это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Еще несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казенной надобности.

Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нем-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моем, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

День был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю. «Эй, Дуня! – закричал смотритель, – поставь самовар да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» – спросил я смотрителя. «Дочка-с, – отвечал он с видом довольного самолюбия, – да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына. В первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окруженный ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасет свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах, в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочел я приличные немецкие стихи. Все это доныне сохранилось в моей памяти, так же как и горшки с бальзамином, и кровать с пестрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Лошади были давно готовы, а мне все не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения ее поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев,с тех пор, как этим занимаюсь, но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.

Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно, Дуня уже замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моем, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.

Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и все кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно не бритого лица, на сгорбленную спину – и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? – спросил я его, – мы с тобою старые знакомые». – «Может статься, – отвечал он угрюмо, – здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало». – «Здорова ли твоя Дуня?» – продолжал я. Старик нахмурился. «А бог ее знает», – отвечал он. – «Так, видно, она замужем?» – сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.

Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив: вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.

«Так вы знали мою Дуню? – начал он. – Кто же и не знал ее? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили ее, та платочком, та сережками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать аль отужинать, а в самом деле только чтоб на нее подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне свое горе. – Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиневывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие. Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с черными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратись, нашел он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать… Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем.

На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьем у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и охая заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своею рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.

Прошел еще день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении… «Чего же ты боишься? – сказал ей отец, – ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали.

Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел и пошел сам к обедне. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастия; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров и что тогда еще догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец или только желал похвастаться дальновидностию, но он нимало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своем намерении, пешком отправился за своей дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вез его, сказывал, что во всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось, – думал смотритель, – приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.

Рано утром пришел он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушел и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» – спросил он его. Сердце старика закипело, слезы навернулись на глаза, и он дрожащим голосом произнес только: «Ваше высокоблагородие!., сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие! – продолжал старик, – что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее понапрасну». – «Что сделано, того не воротишь, – сказал молодой человек в крайнем замешательстве, – виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе ее? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она – вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.

Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти и десятирублевых смятых ассигнаций. Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком, и пошел… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошел!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть еще раз увидеть бедную свою Дуню. Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул дверью ему под нос. Смотритель постоял, постоял – да и пошел.

В этот самый день, вечером, шел он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трехэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? – спросил он, – не Минского ли?» – «Точно так, – отвечал кучер, – а что тебе?» – «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живет». – «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у нее». – «Нужды нет, – возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца, – спасибо, что надоумил, а я свое дело сделаю». И с этим словом пошел он по лестнице.

Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» – спросил он. «Здесь, – отвечала молодая служанка, – зачем тебе ее надобно?» Смотритель, не отвечая, вошел в залу. «Нельзя, нельзя! – закричала вслед ему служанка, – у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шел далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошел к растворенной двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своем английском седле. Она с нежностию смотрела на Минского, наматывая черные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» – спросила она, не подымая головы. Он все молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову… и с криком упала на ковер. Испуганный Минский кинулся ее подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню, и подошел к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? – сказал он ему, стиснув зубы, – что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошел вон!» и сильной рукою, схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.

Старик пришел к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год, – заключил он, – как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху ни духу. Жива ли, нет ли, бог ее ведает. Всяко случается. Не ее первую, не ее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ей могилы…»

Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…

Недавно еще, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» – никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.

Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» – спросил я пивоварову жену. «Спился, батюшка», – отвечала она. «А где его похоронили?» – «За околицей, подле покойной хозяйки его». – «Нельзя ли довести меня до его могилы?» – «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище да укажи ему смотрителеву могилу».

При сих словах оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повел меня за околицу.

– Знал ты покойника? – спросил я его дорогой.

– Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!), идет из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков!» – а он нас орешками и наделяет. Все, бывало, с нами возится.

– А проезжие вспоминают ли его?

– Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернет, да тому не до мертвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.

– Какая барыня? – спросил я с любопытством.

– Прекрасная барыня, – отвечал мальчишка, – ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести ее. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром – такая добрая барыня!..

Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища.

– Вот могила старого смотрителя, – сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом.

– И барыня приходила сюда? – спросил я.

– Приходила, – отвечал Ванька, – я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром – славная барыня!

И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.

История создания
Болдинская осень в творчестве А.С. Пушкина стала по-настоящему «золотой», так как именно в это время созданы им многие произведения. Среди них «Повести Белкина». В письме другу П. Плетневу Пушкин писал: «... Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется». Хронология создания этих повестей выглядит следующим образом: 9 сентября закончен «Гробовщик», 14 сентября - «Станционный смотритель», 20 сентября - «Барышня-крестьянка», после почти месячного перерыва написаны две последние повести: «Выстрел» - 14 октября и «Метель» - 20 октября. Цикл «Повестей Белкина» явился первым завершенным прозаическим творением Пушкина. Пять повестей были объединены вымышленным лицом автора, о котором «издатель» рассказал в предисловии. Мы узнаем, что П.П. Белкин родился «от честных и благородных родителей в 1798 году в селе Горюхино». «Был росту среднего, глаза имел серые, волоса русые, нос прямой; лицом был бел и худощав». «Вел жизнь самую умеренную, избегал всякого рода излишеств; никогда не случалось... видеть его навеселе..., к женскому полу имел он великую склонность, но стыдливость была в нем истинно девическая». Осенью 1828 года этот симпатичный персонаж «занемог простудною лихорадкою, обратившеюся в горячку, и умер...».

В конце октября 1831 года «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» были опубликованы. Предисловие завершалось словами: «Почитая долгом уважить волю почтенного друга автора нашего, приносим ему глубочайшую благодарность за доставленные нам известия и надеемся, что публика оценит их искренность и добродушие. А.П.». Эпиграф ко всем повестям, взятый из фонвизинского «Недоросля» (Г-жа Простакова: «То, мой батюшка, он еще сызмала к историям охотник». Скотинин: «Митрофан по мне»), говорит о народности и простоте Ивана Петровича. Он собрал эти «простые» повести, причем записал их от разных рассказчиков («Смотритель» рассказан был ему титулярным советником А.Г. Н., «Выстрел» подполковником И.Л. П., «Гробовщик» приказчиком Б.В., «Метель» и «Барышня» девицею К.И. Т.), обработав их по своему умению и усмотрению. Таким образом, Пушкин как настоящий автор повестей скрывается за двойной цепочкой простодушных рассказчиков, и это дает ему большую свободу повествования, создает немалые возможности для комизма, сатиры и пародии и в то же время позволяет выразить свое отношение к этим историям.

С полным обозначением имени настоящего автора, Александра Сергеевича Пушкина, они вышли в свет в 1834 году. Создавая в этом цикле незабываемую галерею образов, живущих и действующих в российской провинции, Пушкин с доброй улыбкой и юмором рассказывает о современной России. Работая над «Повестями Белкина», Пушкин так обозначил одну из своих главных задач: «Языку нашему надобно воли дать более (разумеется, сообразно с духом его)». И когда автора повестей спросили, кто же этот Белкин, Пушкин ответил: «Кто бы он там ни был, а писать повести надо вот этак: просто, коротко и ясно».

Повесть «Станционный смотритель» занимает значительное место в творчестве А.С. Пушкина и имеет большое значение для всей русской литературы. В ней едва ли не впервые изображены жизненные невзгоды, боль и страдание того, кого называют «маленьким человеком». С нее начинается в русской литературе тема «униженных и оскорбленных», которая познакомит с добрыми, тихими, страдающими героями и позволит увидеть не только кротость, но и величие их душ и сердец. Эпиграф взят из стихотворения П.А. Вяземского «Станция» («Коллежский регистратор,/ Почтовой станции диктатор»), Пушкин изменил цитату, назвав станционного смотрителя «коллежским регистра-тором» (низший гражданский чин в дореволюционной России), а не «губернским регистратором», как это было в оригинале, так как этот чином выше.

Род, жанр, творческий метод

«Повести покойного Ивана Петровича Белкина» состоят из 5 повестей: «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель», «Барышня-крестьянка». Каждая из «Повестей Белкина» так мала по своему размеру, что можно было бы назвать ее рассказом. Пушкин называет их повестями. Для писателя-реалиста, воспроизводящего жизнь, формы повести и романа в прозе были особенно подходящими. Они привлекали Пушкина своей гораздо большей, чем стихи, доходчивостью до самых широких читательских кругов. «Повести и романы читаются всеми и везде», - отмечал он. Повести Белкина» являются, по существу, началом русской высокохудожественной реалистической прозы.

Пушкин взял для повести самые типичные романтические сюжеты, которые и в наше время вполне могут повториться. Его герои изначально попадают в ситуации, где присутствует слово «любовь». Они уже влюблены или только жаждут этого чувства, но именно отсюда начинается развертывание и нагнетание сюжета. «Повести Белкина» задуманы автором как пародия на жанр романтической литературы. В повести «Выстрел» главный герой Сильвио пришел из уходящей эпохи романтизма. Это красивый сильный храбрый человек с цельным страстным характером и экзотическим нерусским именем, напоминающий загадочных и роковых героев романтических поэм Байрона. В «Метели» пародируются французские романы и романтические баллады Жуковского. В конце повести комическая путаница с женихами приводит героиню повести к новому, выстраданному счастью. В повести «Гробовщик», в которой Адриан Прохоров приглашает к себе в гости покойников, пародируется опера Моцарта и страшные истории романтиков. «Барышня-крестьянка» - маленькая изящная комедия положений с переодеваниями во французском вкусе, разворачивающаяся в русской дворянской усадьбе. Но она добро, смешно и остроумно пародирует знаменитую трагедию - «Ромео и Джульетту» Шекспира.

В цикле «Повестей Белкина» центр и вершина - «Станционный смотритель». В повести заложены основы реализма в русской литературе. В сущности, по сюжету своему, выразительности, сложной емкой теме и тениальной композиции, по самим характерам это уже маленький, сжатый роман, повлиявший на последующую русскую прозу и породивший повесть Гоголя «Шинель». Люди здесь изображены простые, и сама их история была бы простой, если бы не вмешались в нее разные житейские обстоятельства.

Тематика

В «Повестях Белкина», наряду с традиционной романтической тематикой из дворянско-усадебного быта, Пушкин раскрывает тему счастья человека в широком его понимании. Житейская мудрость, правила бытового поведения, общепринятая мораль закреплены в катехизисах, прописях, но следование им не всех и не всегда приводит к удаче. Нужно, чтобы судьба подарила человеку счастье, чтобы удачно сошлись обстоятельства. В «Повестях Белкина» показано, что нет безвыходных положений, за счастье надо бороться, и оно будет, даже если оно невозможно.

Повесть «Станционный смотритель» - самое грустное и самое сложное произведение цикла. Это повесть о горестной судьбе Вырина и счастливой судьбе его дочери. Автор с самого начала связывает скромную историю Самсона Вырина с философским смыслом всего цикла. Ведь у станционного смотрителя, который вовсе не читает книг, есть своя схема восприятия жизни. Она отражена в картинках «с приличными немецкими стихами», которые развешаны на стенах его «смиренной, но опрятной обители». Рассказчик подробно описывает эти картинки, изображающие библейскую легенду о блудном сыне. На все случившееся с ним и с его дочерью Самсон Вырин смотрит сквозь призму этих картинок. Его жизненный опыт подсказывает, что с дочерью произойдет несчастье, она будет обманута и брошена. Он является игрушкой, маленьким человеком в руках сильных мира, превративших деньги в главное мерило.

Пушкин заявил одну из главных тем русской литературы XIX века - тему «маленького человека». Значимость этой темы для Пушкина заключалась не в обличении забитости своего героя, а в открытии в «маленьком человеке» сострадательной и чуткой души, наделенной даром отклика на чужое несчастье и чужую боль.

Отныне тема «маленького человека» будет звучать в русской классической литературе постоянно.

Идея

«Ни в одной из «Повестей Белкина» нет идеи. Читаешь - мило, гладко, плавно: прочитаешь - всё забыто, в памяти нет ничего, кроме приключений. «Повести Белкина» читаются легко, ибо они не заставляют думать» («Северная пчела», 1834, № 192, 27 августа).
«Правда, эти повести занимательны, их нельзя читать без удовольствия: это происходит от прелестного слога, от искусства рассказывать, но они не художественные создания, а просто сказки и побасенки» (В.Г. Белинский).

«Давно ли вы перечитывали прозу Пушкина? Сделайте мне дружбу - прочтите сначала все «Повести Белкина». Их надо изучать и изучать каждому писателю. Я на днях это сделал и не могу вам передать того благодетельного влияния, которое имело на меня это чтение» (из письма Л.Н. Толстого П.Д. Голохвастову).

Столь неоднозначное восприятие пушкинского цикла наводит на мысль, что в «Повестях Белкина» заключается некая тайна. В «Станционном смотрителе» заключена она в небольшой художественной детали - стенных картинах, рассказывающих о блудном сыне, которые были в 20-40-х годах частой принадлежностью станционной обстановки. Описание тех картинок выводит повествование из социально-бытового плана в философский, позволяет осмыслить его содержание в соотнесенности с человеческим опытом, интерпретирует «вечный сюжет» о блудном сыне. Повесть проникнута пафосом сострадания.

Характер конфликта

В повести «Станционный смотритель» - униженный и печальный герой, финал - в равной степени и скорбный и счастливый: смерть станционного смотрителя, с одной стороны, и счастливая жизнь его дочери - с другой. Повесть отличает особенный характер конфликта: здесь нет отрицательных героев, которые были бы отрицательны во всем; нет и прямого зла - и в то же время горе простого человека, станционного смотрителя, от этого не становится меньшим.

Новый тип героя и конфликта повлек за собой иную систему повествования, фигуру рассказчика - титулярного советника А. Г. Н. Он рассказывает историю, услышанную от других, от самого Вырина и от «рыжего и кривого» мальчика. Увоз Дуни Выриной гусаром - завязка драмы, за которой следует цепь событий. С почтовой станции действие перебрасывается в Петербург, из дома смотрителя - на могилу за околицей. Смотритель не в силах повлиять на ход событий, но прежде чем склониться перед судьбой, пытается повернуть историю вспять, спасти Дуню от того, что представляется бедному отцу гибелью его «дитяти». Герой осмысляет происшедшее и, более того, сходит в могилу от бессильного сознания собственной вины и непоправимости беды.

«Маленький человек» - это не только низкий чин, отсутствие высокого социального статуса, но и потерянность в жизни, страх перед нею, утрата интереса и цели. Пушкин первый обратил внимание читателей на то, что, несмотря на свое невысокое происхождение, человек все равно остается человеком и ему присущи все те же чувства и страсти, что и людям высшего общества. Повесть «Станционный смотритель» учит уважать и любить человека, учит умению сочувствовать, заставляет думать о том, что мир, в котором живут станционные смотрители, устроен не лучшим образом.

Основные герои

Автор-рассказчик сочувственно говорит о «сущих мучениках четырнадцатого класса», станционных смотри-телях, обвиняемых путешественниками во всех грехах. На самом же деле их жизнь - настоящая каторга: «Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель... Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей». В память одного из них написана эта повесть.

Главным героем в повести «Станционный смотритель» является Самсон Вырин, человек около 50 лет. Родился смотритель примерно в 1766 году, в крестьянской семье. Конец XVIII века, когда Вырину было 20-25 лет - это время суворовских войн и походов. Как известно из истории, Суворов развивал у подчиненных инициативу, поощрял солдат и унтер-офицеров, продвигая их по службе, воспитывая в них товарищество, требовал грамотности и сообразительности. Человек из крестьян под командой Суворова мог дослужиться до унтер-офицера, получить это звание за верную службу и личную храбрость. Самсон Вырин мог быть именно таким человеком и служил, скорее всего, в Измайловском полку. В тексте говорится, что, прибыв в Петербург на поиски дочери, он останавливается в Измайловском полку, в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца.

Можно предположить, что около 1880 года он вышел в отставку и получил должность станционного смотрителя и чин коллежского регистратора. Эта должность давала небольшое, но постоянное жалованье. Он женился, вскоре родилась дочь. Но жена умерла, и дочь была отцу радостью и утешением.

Ей с детства пришлось взвалить на свои хрупкие плечи всю женскую работу. Сам Вырин, как он представлен в начале повести, - «свежий и бодрый», общительный и неозлобленный, несмотря на то, что незаслуженные оскорбления так и сыпались на его голову. Всего через несколько лет, проезжая по той же дороге, автор, остановившись на ночь у Самсона Вырина, не узнал его: из «свежего и бодрого» тот превратился в заброшенного, обрюзгшего старца, единственным утешением которому служила бутылка. А все дело в дочери: не испросив родительского согласия, Дуня - его жизнь и надежда, ради блага которой он жил и работал, - бежала с проезжим гусаром. Поступок дочери сломил Самсона, он не мог перенести того, что его милое дитя, его Дуня, которую он как мог оберегал от всяких опасностей, смогла так поступить с ним и, что еще страшнее, с собой - стала не женой, а любовницей.

Пушкин сочувствует своему герою и глубоко его уважает: человек низшего сословия, выросший в нужде, тяжком труде, не забыл, что такое порядочность, совесть и честь. Более того, качества эти он ставит выше материальных благ. Бедность для Самсона ничто по сравнению с опустошенностью души. Автор не зря вводит в повесть такую деталь, как картинки с изображением истории блудного сына на стене в доме Вырина. Как и отец блудного сына, Самсон готов был простить. Вот только Дуня не возвращалась. Страдания отца усугублялись тем, что он хорошо знал, чем зачастую заканчиваются подобные истории: «Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь да пожелаешь ей могилы...». Попытка разыскать дочь в огромном Петербурге закончилась ничем. Вот тут и сдался станционный смотритель - запил окончательно и через некоторое время умер, не дождавшись дочери. Пушкин создал в своем Самсоне Вырине поразительно емкий, правдивый образ простого, маленького человека и показал все его права на звание и достоинство человека.

Дуня в повести показана мастерицей на все руки. Никто лучше ее не мог приготовить обед, убрать в доме, прислужить проезжему. И отец, глядя на ее проворство и красоту, не мог нарадоваться. В то же время это юная кокетка, знающая свою силу, вступающая в разговор с приезжим без робости, «как девушка, видевшая свет». Белкин в повести видит Дуню впервые, когда той четырнадцать лет- возраст, в котором ещё рано задумываться о судьбе. Дуня ничего не знает об этом намерении заезжего гусара Минского. Но, оторвавшись от отца, она выбирает своё женское счастье, пусть, может быть, и недолгое. Она выбирает другой мир, неведомый, опасный, но в нём она, по крайней мере, будет жить. Трудно её винить в том, что она выбрала жизнь, а не прозябание, она рискнула и выиграла. Дуня и приезжает к отцу лишь тогда, когда сбылось всё, о чём она могла только мечтать, хотя Пушкин ни слова не говорит о её замужестве. Но шестёрка лошадей, трое детей, кормилица свидетельствуют о благополучном завершении истории. Конечно, сама Дуня считает себя виноватой в смерти отца, но, вероятно, читатель простит её, как прощает Иван Петрович Белкин.

Дуню и Минского, внутренние мотивы их поступков, мыслей и переживаний, на всем протяжении повести рассказчик, ямщик, отец, рыжий мальчик описывают со стороны. Может быть, поэтому образы Дуни и Минского даны несколько схематично. Минский знатен и богат, служил на Кавказе, чин ротмистра - не маленький, а если он в гвардии, то уже большой, равен армейскому подполковнику. Добрый и веселый гусар полюбился простодушному смотрителю.

Многие поступки героев повести сегодня непонятны, а для современников Пушкина они были естественны. Так, Минский, полюбив Дуню, не женился на ней. Он мог так поступить не только потому, что был повесой и легкомысленным человеком, но и по ряду объективных причин. Во-первых, чтобы жениться, офицеру требовалось разрешение командира, часто женитьба означала отставку. Во-вторых, Минский мог зависеть от своих родителей, которым брак с бесприданницей и не дворянкой Дуней вряд ли понравился бы. На разрешение хотя бы этих двух проблем требуется время. Хотя в финале Минский смог это сделать.

Сюжет и композиция

К композиционному построению «Повестей Белкина», состоящих из пяти отдельных повестей, неоднократно обращались русские писатели. О своем замысле написать роман с подобной композицией писал в одном из писем Ф.М. Достоевский: «Повести совершенно отдельны одна от другой, так что их можно даже пускать в продажу отдельно. Я полагаю, Пушкин думал о похожей форме романа: пять повестей (число «Повестей Белкина»), поступающих в продажу отдельно. У Пушкина повести и впрямь отдельны во всех отношениях: нет сквозного персонажа (в противоположность пяти повестям «Героя нашего времени» Лермонтова); нет общего содержания. Зато есть общий прием тайны, «детектива», лежащих в основании каждой повести. Повести Пушкина объединяются, во-первых, фигурой повествователя - Белкина; во-вторых, тем, что все они рассказаны. Рассказанность и была, предполагаю, тем художественным приемом, ради которого затеян весь текст. Рассказанность как общее всем повестям одновременно допускала их чтение (и продажу) по отдельности. Пушкин думал о произведении, которое, будучи целым в целом, было бы цело в каждой части. Я называю такую форму, пользуясь опытом последующей русской прозы, романом-циклом».

Повести были написаны Пушкиным в одном хронологическом порядке, разложил же он их не по времени написания, а исходя из композиционного расчета, чередуя повести с «неблагополучными» и «благополучными» концами. Такая композиция сообщала всему циклу, несмотря на наличие в нем и глубоко драматических положений, общую оптимистическую направленность.

Пушкин выстраивает повесть «Станционный смотритель» на развитии двух судеб и характеров - отца и дочери. Станционный смотритель Самсон Вырин - старый заслуженный (три медали на полинялых ленточках) отставной солдат, человек добрый и честный, но грубоватый и простодушный, находится в самом низу табели о рангах, на низшей ступени социальной лестницы. Он и есть не только простой, но маленький человек, которого каждый проезжий дворянин может оскорбить, накричать, ударить, хотя его низший чин 14 класса давал все же право на личное дворянство. Но всех гостей встречала, утихомиривала и поила чаем красивая и бойкая дочь его Дуня. Но эта семейная идиллия вечно продолжаться не могла и кончилась, на первый взгляд, плохо, ибо у смотрителя и его дочери были разные судьбы. Проезжий молодой красавец-гусар Минский влюбился в Дуню, ловко разыграл болезнь, добился взаимного чувства и увез, как и полагается гусару, плачущую, но не сопротивляющуюся девушку на тройке в Петербург.

Маленький человек 14 класса не примирился с такой обидой и потерей, он отправился в Петербург спасать дочь, которую, как Вырин не без оснований считал, коварный соблазнитель скоро бросит, выгонит на улицу. И само укоряющее явление его было важно для дальнейшего развития этой истории, для судьбы его Дуни. Но оказалось, что история сложнее, чем смотритель это себе представлял. Ротмистр полюбил его дочь и к тому же оказался человеком совестливым, честным, он покраснел от стыда при неожиданном явлении обманутого им отца. И красавица Дуня ответила похитителю сильным, искренним чувством. Старик постепенно спился от горя, тоски и одиночества, и вопреки нравоучительным картинкам о блудном сыне дочь так и не приехала его навестить, пропала, не была и на похоронах отца. Сельское кладбище посетила прекрасная барыня с тремя маленькими барчатами и черной моськой на роскошной карете. Она молча легла на могилу отца и «лежала долго». Это народный обычай последнего прощания и поминовения, последнего «прости». В этом и заключается величие человеческого страдания и раскаяния.

Художественное своеобразие

В «Повестях Белкина» рельефно выявились все особенности поэтики и стилистики пушкинской художественной прозы. Пушкин выступает в них как превосходный новеллист, которому одинаково доступны и трогательная повесть, и острая по сюжету и перипетиям новелла, и реалистический очерк нравов и быта. Художественные требования к прозе, которые были сформулированы Пушкиным в начале 20-х гг., он реализует теперь в своей собственной творческой практике. Ничего ненужного, одно необходимое в повествовании, точность в определениях, лаконичность и сжатость слога.

«Повести Белкина» отличаются предельной экономией художественных средств. С первых же строк Пушкин знакомит читателя со своими героями, вводит его в круг событий. Так же скупа и не менее выразительна обрисовка характеров персонажей. Автор почти не дает внешнего портрета героев, почти не останавливается и на их душевных переживаниях. В то же время облик каждого из персонажей проступает с замечательной рельефностью и отчетливостью из его поступков и речей. «Писателю надо не переставая изучать это сокровище», - советовал Лев Толстой о «Повестях Белкина» знакомому литератору.

Значение произведения

В развитии русской художественной прозы огромная роль принадлежит Александру Сергеевичу Пушкину. Здесь у него почти не было предшественников. На гораздо более низком уровне по сравнению со стихами находился и прозаический литературный язык. Поэтому перед Пушкиным вставала особо важная и очень нелегкая задача обработки самого материала данной области словесного искусства. Из «Повестей Белкина» исключительное значение для дальнейшего развития русской литературы имел «Станционный смотритель». Очень правдивый, согретый авторским сочувствием образ смотрителя открывает созданную последующими русскими писателями галерею «бедных людей», униженных и оскорбленных тягчайшими для простого человека общественными отношениями тогдашней действительности.

Первым писателем, который Открыл читателю мир «маленьких людей»* был Н.М. Карамзин. Слово Карамзина перекликается с Пушкиным и Лермонтовым. Самое большое влияние на последующую литературу оказала повесть Карамзина «Бедная Лиза». Автор положил начало огромному циклу произведений о «маленьких людях», сделал первый шаг в эту неизвестную до этого тему. Именно он открыл дорогу таким писателям будущего, как Гоголь, Достоевский и другие.

А.С. Пушкин был следующим писателем, в сферу творческого внимания которого стала входить вся огромная Россия, ее просторы, жизнь деревень, Петербург и Москва открывались уже не только с роскошного подъезда, но и через узкие двери бедняцких домов. Впервые русская литература так пронзительно и наглядно показала искажение личности враждебной ей средой. Художественное открытие Пушкина было устремлено в будущее, оно пробивало русской литературой дорогу в еще неведомое.

В своей повести рассказчик предпослал немного видоизмененные стихи друга поэта Петра Вяземского «Калужский регистратор,/Почтовой станции диктатор…» . В дальнейшем знакомясь с повестью, мы понимаем, что за этими словами скрыта глубокая ирония. Автор призывает своего читателя вместо негодования наполнить свое сердце искренним состраданием. Рассказчику, изъездившему много дорог, знавшему практически всех смотрителей в лицо, можно поверить. Автору интересны эти люди с добрым сердцем, незлобливостью, удивительным умением вести разговоры, которые писатель часто предпочитает речам какого-нибудь чиновника шестого класса.

Действительно, весьма иронично на фоне пушкинских представлений звучат слова князя Вяземского.

Рассказчик с чувством гордости признается, что у него есть приятели из почтенного сословия смотрителей, а память об одном из них особенно драгоценна ему, и эта драгоценная память возвращает его в мая 1816 года.

Рассказчик - молодой человек, имеющий мелкий чин, - приехал на станцию, чтобы отдохнуть, поменять лошадей и переодеться после дождя. Путешественника поразила красота дочери смотрителя Дуни, четырнадцатилетней девочки, ее большие голубые глаза; в ней наблюдаются манеры девицы благородного происхождения. По словам отца, Дуня разумная, проворная - вся в покойницу мать. Еще рассказчик замечает в поведении Луни самолюбование и стремление понравиться гостю, он называет девочку маленькой кокеткой.

В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному.

Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведенное ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу ее стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроем начали беседовать, как будто век были знакомы.

Дуня даже позволила ему в сенях поцеловать себя в щеку. Несомненно, рассказчик - человек добрый, искренний, внимательный, его умиляет обстановка комнаты, где живут эти добрые люди, горшки с бальзамином, кровать с пестрой занавеской, а также картинки на стенах, изображающие историю блудного сына.Рассказчик подробно описал сюжет этих картинок о юноше, познавшем печаль и раскаяние и вернувшемся к отцу после долгого скитания. Они словно намекают на будущую историю блудной дочери - героини повести, а почетный старик в колпаке и в шлафроке напоминает самого смотрителя.

В повести рассказчик трижды посещает почтовую станцию. Первый и второй приезды заключают много общего. Рассказчик видит все тот же почтовый домик, входит в комнату с картинками на стене, стол, кровать стоят на прежних местах, но это лишь внешняя схожесть обоих приездов. Нет Дуни, и поэтому все привычное видится по-другому.

Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика.

Обратите внимание на весьма характерную деталь: «смотритель спал под тулупом». Она подчеркивает, как Вырин запущен. Болезненность и дряхлость смотрителя подчеркивается еще одной деталью.Сравним первый раз: «Тут принялся он переписывать мою подорожную». То есть он немедленно начал исполнять свой служебный долг. Во второй же приезд:

Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика..

Смотритель по-стариковски медлит, с трудом разбирает написанное, произносит вслух слова старческим пошептом - перед нами горькая история угасания одной разбитой жизни.

Смотритель рассказывает историю появления на станции ротмистра Минского.

При разговоре со смотрителем он требовал скорее лошадей, «возвысил было голос и нагайку», и лишь ласковое обращение Дуни к гусару развеяло его гнев. Гусар подобрел, согласился ждать лошадей и даже заказал себе ужин. Ротмистр начал весело разговаривать со смотрителем и его дочерью. Минский, желая подольше задержаться на станции, сказался больным и даже подкупил для этого врача.

Самсон Вырин и Дуня искренне верят в болезнь Минского, они даже не обратили внимания на то, что больной выпил две чашки кофе и заказал себе обед, выпил кружку лимонада и вместе с доктором ел с большим аппетитом да еще выпил бутылку вина.

Самсон Вырин - добрый и доверчивый челочек, он убежден в порядочности Минского и невольно сам отпускает свою дочь, когда гусар предлагает подвести её до церкви (рис. 1).

Рис. 1. Иллюстрация М. Добужинского к «Станционному смотрителю» ()

Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении… «Чего же ты боишься?» сказал ей отец; «ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали.

Смотритель чувствовал за собой вину. Бедный смотритель не понимал, как мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром:

Как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел, и пошел сам к обедни. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошел в церковь; священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились еще в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец на силу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошел домой ни жив, ни мертв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила ее крестная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил ее. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

Старик не снес своего несчастья; он тут же слег в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою…

Ямщик, который вез его, сказывал, что всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте.

Смотритель начинает бороться за свою дочь. Он пешком отправляется на поиски Дуни и надеется привезти домой свою заблудшую овечку. Минский, встретив в прихожей смотрителя, особенно не церемонится с ним, объясняя, что Дуня с ним будет счастлива, откупился от Вырина деньгами, которые потом тот выбросил. Во второй раз слуга ротмистра объяснил Вырину, что «барин никого не принимает, грудью вытиснил из передней и хлопнул дверей ему под нос». Когда Вырин в третий раз осмелился потребовать у Минского свою дочь, гусар вытолкнул его на лестницу. Минский по-настоящему любит Дуню: окружает её вниманием и роскошью. И Дуня любит своего похитителя: с какой нежностью она смотрела на Минского, на матово-черные его кудри (рис. 2)!

Рис. 2. Иллюстрация М. Добужинского к повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» ()

Дуня стала богатой барыней, но от этого жизнь её отца стала еще несчастнее. Бедняк так и остался бедняком. Но это не главное. Гораздо страшнее то, что оскорбили и растоптали его человеческое достоинство.

Повесть завершается грустно. Прошли годы, рассказчик специально приезжает на станцию, чтобы повидаться со смотрителем, но он уже спился и умер.

Жива ли память о Самсоне Вырине среди людей? Да люди помнят его, знают, где находится его могила, хозяйский мальчишка Ванька выучился у смотрителя вырезать дудочки. Самсон Вырин часто играл с детьми и одаривал их орехами.

Рассказчик узнает, что к Дуне пришло позднее раскаяние, она приехала к отцу, но застала только лишь его могилу. Да, она стала богатой барыней, у нее трое детей, но Дуня нарушила одну из заповедей: «почитай отца своего и мать» и очень страдает от этого. Судьба девушки заставляет задуматься об ответственности за свои поступки перед близкими нам людьми (рис. 3).

Рис. 3. Иллюстрация М.В. Добужинского к повести А.С. Пушкина «Станционный смотритель» ()

Что общего и в чем разница истории Дуни и блудного сына из библейской притчи?

Блудный сын раскаялся и прощен, Дуня тоже раскаялась, но поздно: отец умер, она не получила от него прощения, и тем горше ее судьба.

Прочитана повесть Александра Сергеевича Пушкина «Станционный смотритель».

О чем она?

О глубокой отцовской любви, о дочерней неблагодарности. Эта повесть о том, как бедному человеку трудно соперничать с богатыми и сильными, о маленьком человеке , сохранившем свое достоинство, о запоздалом раскаянии блудной дочери, которая будет жить с чувством вины перед своим отцом.

МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК - это тип литературного героя в русской литературе, который возник в двадцатые-тридцатые годы девятнадцатого века. Первым образом «маленького человека» стал Самсон Вырин из повести Александра Сергеевича Пушкина «Станционный смотритель». «Маленький человек» - это человек невысокого социального положения и происхождения, не одаренный выдающимися способностями, не отличающийся силой характера, но при этом добрый, никому не делающий зла, безобидный. А.С. Пушкин, создавая образ «маленького человека», хотел напомнить читателям, привыкшим восхищается романтическими героями, что самый обыкновенный человек тоже достоин сочувствия, внимания и поддержки.

Список литературы

  1. Александр Сергеевич Пушкин в исполнении мастеров художественного слова/Сборник/МР3-CD. - М.: АРДИС-КОНСАЛТ, 2009.
  2. В. Воеводин. Повесть о Пушкине. - М.: Детская литература, 1955.
  3. Литература. 6 класс. В 2 ч. / [В.П. Полухина, В.Я. Коровина, В.П. Журавлев, В.И. Коровин]; под ред. В.Я. Коровиной. - М., 2013.
  4. Пушкин А.С. Повести Белкина. - М.: Рипол Классик, 2010.
  1. Либрусек. Много книг. «Наше всё». Что читать о Пушкине А.С. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
  2. Все толковые словари Русского языка в едином рубрикаторе. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
  3. «Энциклопедия русской живописи» [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().
  4. Электронные публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН. Пушкинский кабинет [Электронный ресурс]. - Режим доступа: ().

Домашнее задание

  1. Словарная работа. В повести «Станционный смотритель» встречаются устаревшие слова и выражения, значение которых необходимо знать для понимания смысла произведения. Пользуясь толковым словарём русского языка и комментариями к произведению, выпишите значение этих слов:

    Коллежский регистратор -

    Подьячий -

    Фельдъегерь -

    Подорожная -

    На перекладных -

    Прогоны -

    2. Перескажите историю Самсона Вырина (по выбору)

    А. от лица гусара Минского;

    Повести покойного Ивана Петровича Белкина

    Коллежский регистратор,
    Почтовой станции диктатор.
    Князь Вяземский

    Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или, по крайней мере, муромским разбойникам? Будем однако справедливы, постараемся войти в их положение и, может быть, станем судить о них гораздо снисходительнее. Что такое станционный смотритель? Сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда (ссылаюсь на совесть моих читателей). Какова должность сего диктатора, как называет его шутливо князь Вяземский? Не настоящая ли каторга? Покою ни днём, ни ночью. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага; хорошо, если удастся ему скоро избавиться от непрошеного гостя; но если не случится лошадей?.. боже! какие ругательства, какие угрозы посыплются на его голову! В дождь и слякоть принуждён он бегать по дворам; в бурю, в крещенский мороз уходит он в сени, чтоб только на минуту отдохнуть от крика и толчков раздражённого постояльца. Приезжает генерал; дрожащий смотритель отдаёт ему две последние тройки, в том числе курьерскую. Генерал едет, не сказав ему спасибо. Чрез пять минут - колокольчик!.. и фельдъегерь бросает ему на стол свою подорожную!.. Вникнем во всё это хорошенько, и вместо негодования сердце наше исполнится искренним состраданием. Ещё несколько слов: в течение двадцати лет сряду изъездил я Россию по всем направлениям; почти все почтовые тракты мне известны; несколько поколений ямщиков мне знакомы; редкого смотрителя не знаю я в лицо, с редким не имел я дела; любопытный запас путевых моих наблюдений надеюсь издать в непродолжительном времени; покамест скажу только, что сословие станционных смотрителей представлено общему мнению в самом ложном виде. Сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые. Из их разговоров (коими некстати пренебрегают господа проезжающие) можно почерпнуть много любопытного и поучительного. Что касается до меня, то, признаюсь, я предпочитаю их беседу речам какого-нибудь чиновника 6-го класса, следующего по казённой надобности.

    Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна. Обстоятельства некогда сблизили нас, и об нём-то намерен я теперь побеседовать с любезными читателями.

    В 1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных и платил прогоны за две лошади. Вследствие сего смотрители со мною не церемонились, и часто бирал я с бою то, что, во мнении моём, следовало мне по праву. Будучи молод и вспыльчив, я негодовал на низость и малодушие смотрителя, когда сей последний отдавал приготовленную мне тройку под коляску чиновного барина. Столь же долго не мог я привыкнуть и к тому, чтоб разборчивый холоп обносил меня блюдом на губернаторском обеде. Ныне то и другое кажется мне в порядке вещей. В самом деле, что было бы с нами, если бы вместо общеудобного правила: чин чина почитай , ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай ? Какие возникли бы споры! и слуги с кого бы начинали кушанье подавать? Но обращаюсь к моей повести.

    День был жаркий. В трёх верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию, первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю, «Эй, Дуня! - закричал смотритель,- поставь самовар да сходи за сливками». При сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати и побежала в сени. Красота её меня поразила. «Это твоя дочка?» - спросил я смотрителя. «Дочка-с,- отвечал он с видом довольного самолюбия,- да такая разумная, такая проворная, вся в покойницу мать». Тут он принялся переписывать мою подорожную, а я занялся рассмотрением картинок, украшавших его смиренную, но опрятную обитель. Они изображали историю блудного сына. В первой почтенный старик в колпаке и шлафорке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека: он сидит за столом, окружённый ложными друзьями и бесстыдными женщинами. Далее, промотавшийся юноша, в рубище и в треугольной шляпе, пасёт свиней и разделяет с ними трапезу; в его лице изображены глубокая печаль и раскаяние. Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости. Под каждой картинкой прочёл я приличные немецкие стихи. Всё это доныне сохранилось в моей памяти, так же как и горшки с бальзамином, и кровать с пёстрой занавескою, и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зелёный сертук с тремя медалями на полинялых лентах.

    Не успел я расплатиться со старым моим ямщиком, как Дуня возвратилась с самоваром. Маленькая кокетка со второго взгляда заметила впечатление, произведённое ею на меня; она потупила большие голубые глаза; я стал с нею разговаривать, она отвечала мне безо всякой робости, как девушка, видевшая свет. Я предложил отцу её стакан пуншу; Дуне подал я чашку чаю, и мы втроём начали беседовать, как будто век были знакомы.

    Лошади были давно готовы, а мне всё не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги. В сенях я остановился и просил у ней позволения её поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать поцелуев,

    С тех пор, как этим занимаюсь,

    но ни один не оставил во мне столь долгого, столь приятного воспоминания.

    Прошло несколько лет, и обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу её снова. Но, подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменён; вероятно, Дуня ужо замужем. Мысль о смерти того или другого также мелькнула в уме моём, и я приближался к станции *** с печальным предчувствием.

    Лошади стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины давно небритого лица, на сгорбленную спину - и не мог надивиться, как три или четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика. «Узнал ли ты меня? - спросил я его,- мы с тобою старые знакомые».- «Может статься,- отвечал он угрюмо,- здесь дорога большая; много проезжих у меня перебывало».- «Здорова ли твоя Дуня?» - продолжал я. Старик нахмурился. «А бог её знает»,- отвечал он. «Так видно она замужем?» - сказал я. Старик притворился, будто бы не слыхал моего вопроса, и продолжал пошептом читать мою подорожную. Я прекратил свои вопросы и велел поставить чайник. Любопытство начинало меня беспокоить, и я надеялся, что пунш разрешит язык моего старого знакомца.

    Я не ошибся: старик не отказался от предлагаемого стакана. Я заметил, что ром прояснил его угрюмость. На втором стакане сделался он разговорчив; вспомнил или показал вид, будто бы вспомнил меня, и я узнал от него повесть, которая в то время сильно меня заняла и тронула.

    «Так вы знали мою Дуню? - начал он.- Кто же и не знал её? Ах, Дуня, Дуня! Что за девка-то была! Бывало, кто ни проедет, всякий похвалит, никто не осудит. Барыни дарили её, та платочком, та серёжками. Господа проезжие нарочно останавливались, будто бы пообедать, аль отужинать, а в самом деле только чтоб на неё подолее поглядеть. Бывало барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает и милостиво со мною разговаривает. Поверите ль, сударь: курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житьё? Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать». Тут он стал подробно рассказывать мне своё горе.- Три года тому назад, однажды, в зимний вечер, когда смотритель разлиновывал новую книгу, а дочь его за перегородкой шила себе платье, тройка подъехала, и проезжий в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью, вошёл в комнату, требуя лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил было голос и нагайку; но Дуня, привыкшая к таковым сценам, выбежала из-за перегородки и ласково обратилась к проезжему с вопросом: не угодно ли будет ему чего-нибудь покушать? Появление Дуни произвело обыкновенное своё действие. Гнев проезжего прошёл; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин. Сняв мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдёрнув шинель, проезжий явился молодым, стройным гусаром с чёрными усиками. Он расположился у смотрителя, начал весело разговаривать с ним и с его дочерью. Подали ужинать. Между тем лошади пришли, и смотритель приказал, чтоб тотчас, не кормя, запрягали их в кибитку проезжего; но, возвратясь, нашёл он молодого человека почти без памяти лежащего на лавке: ему сделалось дурно, голова разболелась, невозможно было ехать… Как быть! смотритель уступил ему свою кровать, и положено было, если больному не будет легче, на другой день утром послать в С*** за лекарем.

    На другой день гусару стало хуже. Человек его поехал верхом в город за лекарем. Дуня обвязала ему голову платком, намоченным уксусом, и села с своим шитьём у его кровати. Больной при смотрителе охал и не говорил почти ни слова, однако ж выпил две чашки кофе и охая заказал себе обед. Дуня от него не отходила. Он поминутно просил пить, и Дуня подносила ему кружку ею заготовленного лимонада. Больной обмакивал губы и всякий раз, возвращая кружку, в знак благодарности слабою своею рукою пожимал Дунюшкину руку. К обеду приехал лекарь. Он пощупал пульс больного, поговорил с ним по-немецки, и по-русски объявил, что ему нужно одно спокойствие и что дни через два ему можно будет отправиться в дорогу. Гусар вручил ему двадцать пять рублей за визит, пригласил его отобедать; лекарь согласился; оба ели с большим аппетитом, выпили бутылку вина и расстались очень довольны друг другом.

    Прошёл ещё день, и гусар совсем оправился. Он был чрезвычайно весел, без умолку шутил то с Дунею, то с смотрителем; насвистывал песни, разговаривал с проезжими, вписывал их подорожные в почтовую книгу, и так полюбился доброму смотрителю, что на третье утро жаль было ему расстаться с любезным своим постояльцем. День был воскресный; Дуня собиралась к обедне. Гусару подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти её до церкви, которая находилась на краю деревни. Дуня стояла в недоумении… «Чего же ты боишься? - сказал ей отец,- ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул, и лошади поскакали.

    Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом. Не прошло и получаса, как сердце его начало ныть, ныть, и беспокойство овладело им до такой степени, что он не утерпел и пошёл сам к обедне. Подходя к церкви, увидел он, что народ уже расходился, но Дуни не было ни в ограде, ни на паперти. Он поспешно вошёл в церковь: священник выходил из алтаря; дьячок гасил свечи, две старушки молились ещё в углу; но Дуни в церкви не было. Бедный отец насилу решился спросить у дьячка, была ли она у обедни. Дьячок отвечал, что не бывала. Смотритель пошёл домой ни жив ни мёртв. Одна оставалась ему надежда: Дуня по ветрености молодых лет вздумала, может быть, прокатиться до следующей станции, где жила её крёстная мать. В мучительном волнении ожидал он возвращения тройки, на которой он отпустил её. Ямщик не возвращался. Наконец к вечеру приехал он один и хмелён, с убийственным известием: «Дуня с той станции отправилась далее с гусаром».

    Старик не снёс своего несчастия; он тут же слёг в ту самую постель, где накануне лежал молодой обманщик. Теперь смотритель, соображая все обстоятельства, догадывался, что болезнь была притворная. Бедняк занемог сильной горячкою; его свезли в С*** и на его место определили на время другого. Тот же лекарь, который приезжал к гусару, лечил и его. Он уверил смотрителя, что молодой человек был совсем здоров и что тогда ещё догадывался он о его злобном намерении, но молчал, опасаясь его нагайки. Правду ли говорил немец или только желал похвастаться дальновидностию, но он нимало тем не утешил бедного больного. Едва оправясь от болезни, смотритель выпросил у С*** почтмейстера отпуск на два месяца и, не сказав никому ни слова о своём намерении, пешком отправился за своею дочерью. Из подорожной знал он, что ротмистр Минский ехал из Смоленска в Петербург. Ямщик, который вёз его, сказывал, что во всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте. «Авось,- думал смотритель,- приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку , в доме отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал он, что ротмистр Минский в Петербурге и живёт в Демутовом трактире. Смотритель решился к нему явиться.

    Рано утром пришёл он в его переднюю и просил доложить его высокоблагородию, что старый солдат просит с ним увидеться. Военный лакей, чистя сапог на колодке, объявил, что барин почивает и что прежде одиннадцати часов не принимает никого. Смотритель ушёл и возвратился в назначенное время. Минский вышел сам к нему в халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» - спросил он его. Сердце старика закипело, слёзы навернулись на глаза, и он дрожащим голосом произнёс только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повёл в кабинет и запер за собою дверь. «Ваше высокоблагородие!- продолжал старик,- что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж её понапрасну».- «Что сделано, того не воротишь,- сказал молодой человек в крайнем замешательстве,- виноват перед тобою и рад просить у тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово. Зачем тебе её? Она меня любит; она отвыкла от прежнего своего состояния. Ни ты, ни она - вы не забудете того, что случилось». Потом, сунув ему что-то за рукав, он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.

    Долго стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава свёрток бумаг; он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублёвых смятых ассигнаций. Слёзы опять навернулись на глазах его, слёзы негодования! Он сжал бумажки в комок, бросил их наземь, притоптал каблуком, и пошёл… Отошед несколько шагов, он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было. Хорошо одетый молодой человек, увидя его, подбежал к извозчику, сел поспешно и закричал: «Пошёл!..» Смотритель за ним не погнался. Он решился отправиться домой на свою станцию, но прежде хотел хоть ещё раз увидеть бедную свою Дуню. Для сего дни через два воротился он к Минскому; но военный лакей сказал ему сурово, что барин никого не принимает, грудью вытеснил его из передней и хлопнул двери ему под нос. Смотритель постоял, постоял - дай пошёл.

    В этот самый день, вечером, шёл он по Литейной, отслужив молебен у Всех Скорбящих. Вдруг промчались перед ним щегольские дрожки, и смотритель узнал Минского. Дрожки остановились перед трёхэтажным домом, у самого подъезда, и гусар вбежал на крыльцо. Счастливая мысль мелькнула в голове смотрителя. Он воротился и, поравнявшись с кучером: «Чья, брат, лошадь? - спросил он,- не Минского ли?» - «Точно так,- отвечал кучер,- а что тебе?» - «Да вот что: барин твой приказал мне отнести к его Дуне записочку, а я и позабудь, где Дуня-то его живёт».- «Да вот здесь, во втором этаже. Опоздал ты, брат, с твоей запиской; теперь уж он сам у неё».- «Нужды нет,- возразил смотритель с неизъяснимым движением сердца,- спасибо, что надоумил, а я своё дело сделаю». И с этим словом пошёл он по лестнице.

    Двери были заперты; он позвонил, прошло несколько секунд в тягостном для него ожидании. Ключ загремел, ему отворили. «Здесь стоит Авдотья Самсоновна?» - спросил он. «Здесь,- отвечала молодая служанка,- зачем тебе её надобно?» Смотритель, не отвечая, вошёл в залу. «Нельзя, нельзя! - закричала вслед ему служанка,- у Авдотьи Самсоновны гости». Но смотритель, не слушая, шёл далее. Две первые комнаты были темны, в третьей был огонь. Он подошёл к растворённой двери и остановился. В комнате, прекрасно убранной, Минский сидел в задумчивости. Дуня, одетая со всею роскошью моды, сидела на ручке его кресел, как наездница на своём английском седле. Она с нежностию смотрела на Минского, наматывая чёрные его кудри на свои сверкающие пальцы. Бедный смотритель! Никогда дочь его не казалась ему столь прекрасною; он поневоле ею любовался. «Кто там?» - спросила она, не подымая головы. Он всё молчал. Не получая ответа, Дуня подняла голову… и с криком упала на ковёр. Испуганный Минский кинулся её подымать и, вдруг увидя в дверях старого смотрителя, оставил Дуню, и подошёл к нему, дрожа от гнева. «Чего тебе надобно? - сказал он ему, стиснув зубы,- что ты за мною всюду крадёшься, как разбойник? или хочешь меня зарезать? Пошёл вон!» - и, сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу.

    Старик пришёл к себе на квартиру. Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель подумал, махнул рукой и решился отступиться. Через два дни отправился он из Петербурга обратно на свою станцию и опять принялся за свою должность. «Вот уже третий год,- заключил он,- как живу я без Дуни и как об ней нет ни слуху ни духу. Жива ли, нет ли, бог её ведает. Всяко случается. Не её первую, не её последнюю сманил проезжий повеса, а там подержал да и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе да бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы…»

    Таков был рассказ приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева . Слёзы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули моё сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго думал я о бедной Дуне…

    Недавно ещё, проезжая через местечко ***, вспомнил я о моём приятеле; я узнал, что станция, над которой он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?» - никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.

    Это случилось осенью. Серенькие тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и жёлтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и остановился у почтового домика. В сени (где некогда поцеловала меня бедная Дуня) вышла толстая баба и на вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной поездки и семи рублей, издержанных даром. «Отчего ж он умер?» - спросил я пивоварову жену. «Спился, батюшка»,- отвечала она. «А где его похоронили?» - «За околицей, подле покойной хозяйки его».- «Нельзя ли довести меня до его могилы?» - «Почему же нельзя. Эй, Ванька! полно тебе с кошкою возиться. Проводи-ка барина на кладбище да укажи ему смотрителеву могилу».

    При сих словах оборванный мальчик, рыжий и кривой, выбежал ко мне и тотчас повёл меня за околицу.

    Знал ты покойника? - спросил я его дорогой.

    Как не знать! Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!), идёт из кабака, а мы-то за ним: «Дедушка, дедушка! орешков!» - а он нас орешками и наделяет. Всё, бывало, с нами возится.

    А проезжие вспоминают ли его?

    Да ноне мало проезжих; разве заседатель завернёт, да тому не до мёртвых. Вот летом проезжала барыня, так та спрашивала о старом смотрителе и ходила к нему на могилу.

    Какая барыня? - спросил я с любопытством.

    Прекрасная барыня,- отвечал мальчишка,- ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с чёрной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: «Сидите смирно, а я схожу на кладбище». А я было вызвался довести её. А барыня сказала: «Я сама дорогу знаю». И дала мне пятак серебром - такая добрая барыня!..

    Мы пришли на кладбище, голое место, ничем не ограждённое, усеянное деревянными крестами, не осенёнными ни единым деревцом. Отроду не видал я такого печального кладбища.

    Вот могила старого смотрителя,- сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был чёрный крест с медным образом.

    И барыня приходила сюда? - спросил я.

    Приходила,- отвечал Ванька,- я смотрел на неё издали. Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала пятак серебром - славная барыня!

    И я дал мальчишке пятачок и не жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.

    …остановился в Измайловском полку… - район в Петербурге, где были расположены казармы Измайловского полка.
    …как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева… - речь идёт о стихотворении И. Дмитриева «Карикатура».

    Повесть «Станционный смотритель» входит в пушкинский цикл рассказов «Повести Белкина», изданный в качестве сборника в 1831 году.

    Работа над повестями велась в знаменитую «болдинскую осень» - время, когда Пушкин приехал в родовое имение Болдино побыстрее решить финансовые вопросы, а остался на целую осень из-за разразившейся в окрестностях эпидемии холеры. Писателю казалось, что не будет времени скучнее, но внезапно явилось вдохновение, и повести стали выходить из-под его пера одна за другой. Так, 9 сентября 1830 года завершилась повесть «Гробовщик», уже 14 сентября был готов «Станционный смотритель», а 20 сентября закончил «Барышню-крестьянку». Затем последовал небольшой творческий перерыв, и в новом году повести были изданы. Повести переиздали в 1834 году под подлинным авторством.

    Анализ произведения

    Жанр, тема, композиция


    Исследователи отмечают, что «Станционный смотритель» написан в жанре сентиментализма, но в повести много моментов, демонстрирующих мастерство Пушкина-романтика и реалиста. Писатель сознательно выбрал сентиментальную манеру повествования (точнее, вложил сентиментальные нотки в голос своего героя-рассказчика, Ивана Белкина), в соответствии с содержанием повести.

    Тематически «Станционный смотритель» очень многогранен, несмотря на небольшое содержание:

    • тема романтической любви (с побегом из отчего дома и следованием за любимым вопреки родительской воле),
    • тема поиска счастья,
    • тема отцов и детей,
    • тема «маленького человека» - величайшая тема для последователей Пушкина, русских реалистов.

    Тематическая многоуровневость произведения позволяет назвать его миниатюрным романом. Повесть гораздо сложнее и выразительнее по смысловой нагрузке, чем типичное сентиментальное произведение. Здесь затронуто много проблем, помимо генеральной темы любви.

    Композиционно повесть выстроена в соответствии с остальными повестями - вымышленный автор-рассказчик рассуждает о судьбе станционных смотрителей, людей забитых и состоящих на самых низких должностях, затем рассказывает историю, случившуюся около 10 лет назад, и её продолжение. То, как начинается

    «Станционный смотритель» (рассуждение-зачин, в стиле сентиментального путешествия), свидетельствует о принадлежности произведения к сентиментальному жанру, однако позже в конце произведения присутствует суровость реализма.

    Белкин сообщает, что станционные служащие - это люди нелегкой доли, с которыми обращаются невежливо, воспринимают как слуг, жалуются и грубят им. Один из смотрителей, Самсон Вырин, был симпатичен Белкину. Это был мирный и добрый человек, с печально сложившейся судьбой - родная дочь, устав жить на станции, убежала с гусаром Минским. Гусар, по мнению отца, мог сделать её только содержанкой, и теперь, спустя 3 года после побега, он не знает, что и думать, ибо страшна судьба у соблазненных молоденьких дурочек. Вырин ездил в Петербург, пытался найти дочь и вернуть её, но не смог - Минский выпроводил его. То, что дочь живет не с Минским, а отдельно, явно указывает на её статус содержанки.

    Автор, лично знавший Дуню еще 14-летней девочкой, сопереживает отцу. Вскоре он узнает, что Вырин умер. Еще позднее, посетив станцию, на которой когда-то работал покойный Вырин, он узнает, что дочь приезжала домой с тремя детьми. Долго плакала на могиле отца и уехала, наградив местного мальчишку, указавшего ей дорогу к могиле старика.

    Герои произведения

    Основных героев повести двое: отец и дочь.


    Самсон Вырин - старательный работник и отец, нежно любящий свою дочь, воспитывающий её в одиночку.

    Самсон - типичный «маленький человек», не питающий иллюзий как насчет себя (прекрасно осознает свое место в этом мире), так и насчет дочери (таким, как она, не светит ни блистательная партия, ни внезапные улыбки судьбы). Жизненная позиция Самсона - смирение. Его жизнь и жизнь его дочери проходит и должна проходить на скромном уголке земли, станции, отрезанной от остального мира. Здесь не встречаются прекрасные принцы, а если и показываются таковые на горизонте - девушкам они сулят только грехопадение и опасность.

    Когда Дуня исчезает, Самсон не может поверить этому. Хотя дела чести и важны для него, любовь к дочери - важнее, поэтому он едет искать её, забрать и вернуть. Ему рисуются страшные картины несчастий, ему кажется, что теперь его Дуня метет где-то улицы, и лучше умереть, чем влачить столь жалкое существование.


    В противовес своему отцу, Дуня - более решительное и стойкое существо. Внезапное чувство к гусару - это скорее обостренная попытка вырваться из глуши, в которой она прозябала. Дуня решается покинуть отца, пусть даже это шаг дается ей нелегко (поездку якобы в церковь оттягивает, уезжает, по словам свидетелей, заплаканной). Не вполне ясно, как сложилась жизнь Дуни, и в итоге она стала женой Минского или кого-то другого. Старик Вырин видел, что Минский снял для Дуни отдельное жилье, а это явно указывало на её статус содержанки, да и при встрече с отцом Дуня «значительно» и грустно смотрела на Минского, потом упала в обморок. Минский вытолкал Вырина, не дав ему общаться с Дуней - видимо, опасался, что Дуня вернется с отцом и видимо, она была к этому готова. Так или иначе, Дуня добилась счастья - она богата, у неё шестерка лошадей, прислуга и главное, трое «барчат», так что за ее оправдавшийся риск остается только порадоваться. Единственное, чего она никогда себе не простит - это смерть отца, который приблизил свою кончину сильной тоской по дочери. На могиле отца к женщине приходи запоздалое раскаяние.

    Повесть пронизана символикой. Само название «станционный смотритель» имело во времена Пушкина такой же оттенок иронии и легкого презрения, какой мы сегодня вкладываем в слова «кондуктор» или «вахтер». Это означает человека маленького, способного выглядеть в глазах окружающих прислугой, работать за копейки, не видя мира.

    Таким образом, станционный смотритель - это символ «униженного и оскорбленного» лица, букашка для меркантильных и властных.

    Символика повести проявилась в картине, украшающей стену дома - это «Возвращение блудного сына». Станционный смотритель жаждал только одного - воплощения сценария библейской истории, как на этой картине: Дуня могла вернуться к нему в каком угодно статусе и каком угодно виде. Отец простил бы её, смирился бы, как смирялся всю свою жизнь под обстоятельствами судьбы, беспощадной к «маленьким людям».

    «Станционный смотритель» предопределил развитие отечественного реализма в направлении произведений, защищающих честь «униженных и оскорбленных». Образ отца-Вырина - глубоко реалистичен, поразительно емок. Это маленький человек с огромным диапазоном чувств и с полным правом на уважение его чести и достоинства.



Рекомендуем
Методы и принципы воспитания семьи Никитиных
Презентации для начальной школы
Распад суперконтинента пангея
Руда содержащая медь. Способы добычи меди. Красноуральское предприятие «Святогор»: характеристика